Дети Империи - Страница 71

Тут Виктор обнаружил, что, помимо всего прочего, ему надо еще и погладить костюм и рубашку. Хотя материалы начала двадцать первого века в этом отношении были получше тканей середины двадцатого, но с момента попадания сюда ему так и не довелось воспользоваться утюгом. Порывшись в шкафах и тумбочке и даже заглянув на антресоли, казенного утюга он не обнаружил; вероятно, предполагалось, что данный девайс, как бритва и зубная щетка, непременно будет у каждого жильца, потому что это все-таки общежитие, а не гостиница. Пришлось зайти в сто тридцать четвертую к Зое Осиповне, чтобы испросить сей непременный для каждого джентльмена предмет; как только он переступил порог, его окатило аппетитной волной жареного мяса, лука и еще чего-то вкусного, а слух взбудоражило шкворчание сковороды. Зоя Осиповна действительно обжаривала котлеты, и обрадовалась так, как будто это он хотел подарить ей утюг. Супруги размещались в пятнадцатиметровой комнате, значительную часть которой занимала двуспальная кровать; кухонная ниша была перенесена из коридора в большую комнату, что, с одной стороны, позволило иметь ванную, но, с другой – во время готовки приходилось все время проветривать. Менталитет населения не хотел идти в ногу с замыслами архитекторов, полагавших, что женщина должна раскрепоститься и освободить себя от уз кухонного быта, предпочтя непроизводительной домашней готовке сбалансированное, рациональное и научно выверенное питание в столовой самообслуживания на первом этаже. Впрочем, как успел узнать Виктор, на сталинки и прочее жилье с отдельными квартирами столь радикальные взгляды на быт, к счастью, не распространялись.

Виктор ожидал, что ему дадут для глажения нечто похожее на воспоминания раннего детства – большой, тяжелый, сверкающий хромом честный кусок металла, с точеной деревянной ручкой на стальной скобе, со все время перегорающей спиралькой внутри, который для регулирования температуры надо все время включать и выключать из розетки. Однако утюг, который он одолжил у соседки, оказался вполне продвинутым – объемный, напоминающий формами броненосец, но сравнительно легкий, с черной карболитовой ручкой, красным глазком лампочки и, самое главное, терморегулятором. Промышленность группы «Б» делала заметные успехи.

Вернув утюг и пообедав быстро приготовленными макаронами со свиной тушенкой, Виктор снова повеселел. О грядущей мировой катастрофе абсолютно не хотелось думать. Предстоящее мероприятие виделось его умственному взору довольно скучным, с длинными казенными докладами и выступлениями, которые будут произносить тяжеловесным, мертвым языком, бурными аплодисментами, в которых придется участвовать и бюстом Ленина (или Сталина?) позади стола президиума. Возможно, в зал войдут пионеры со знаменем, а потом, возможно, состоится концерт, солидную часть которого составят коллективы народного творчества, артисты местной филармонии, и чтец, участвующий в литературно-художественной композиции во славу… посмотрим, во славу чего или кого. Может, просто нас, людей труда. Правда, есть надежда, что его там случайно озарит насчет «Атиллы», ну и чего там собственно, у них в буфете… Идти на трамвай он решил к Бане – возможно, так короче.

По иронии судьбы он попал на тот же самый трамвай, на котором ездил в Брянск в прошлую субботу, с веселой вожатой, крутившей в кабине портативный приемник, и понял, что за почти две недели, что он здесь провел, он выбирался в центр всего дважды и то по субботам. По радио звенела серебряным голосом Нина Дорда – что-то очень веселое и о любви. Народу было больше, чем в прошлый раз, но теперь Виктор удивлялся не одежде полувековой давности, которая ему уже успела примелькаться и воспринималась совершенно естественно, не социальным типажам из далекого-далекого детства – его поражала открытость и непосредственность людей; на лицах большинства, казалось, запросто можно было читать их мысли. И еще, что снова поразило Виктора – это полное спокойствие перед нависшей угрозой ядерной катастрофы. Едут люди, уверенные в завтрашнем дне, и пофиг им Гитлер с его «Атиллами».

Увлекшись наблюдениями, Виктор чуть не проехал центр; хорошо, у трамвая здесь была еще одна остановка – прямо возле универмага, перед мостом через Судок. Он достал пригласительный и посмотрел адрес.

Вечер должен был состояться не в исполкоме, а в так называемом Доме Политики на Красной Площади. Виктор уже часом подумал, не в Москву ли надо было ехать; но вовремя вспомнил, что Красной называлась когда-то Площадь Маркса – сто метров вниз по Советской от Сталинского проспекта. Почему площадь переименовали обратно, он не понял, хотя и предположил укрепление славянофильства в официальной идеологии.

Дом Политики располагался на том самом месте, на котором после войны построили красивое здание обкома в классическом стиле (чувствовалось тайное желание архитекторов создать брянский Смольный), а позднее это здание заняла областная Дума. Здесь же Дом Политики был возведен из красного кирпича и стилизован под роскошный псевдорусский модерн, составляя единое композиционное целое как с примыкавшим к нему дореволюционным зданием, где когда-то была редакция «Брянского рабочего», так и со зданием Винного Замка на другой стороне Советской. Верхняя половина площади была застроена под классицизм, включая реконструированные фасады поликлиники и почтамта. Поликлиника теперь получила колоннаду перед входом и греческий портик. Круглый сквер в центре площади был обнесен чугунной узорной решеткой и украшен скульптурами и не действовавшими сейчас, занесенными снегом фонтанами, являя собой миниатюрное подобие Летнего сада и Петродворца. Сквер и площадь, так же, как и Сталинский Проспект, заливал яркий свет многочисленных фонарей на столбах и стенах домов