– Таким образом, нагруженность шарнира у нас снижается в разы. Вот! – и он черкнул под одним из выражений. – Кто это придумал?
– Да вот, самоучка пришел.
– Ты брось разыгрывать! Я серьезно. Ты представляешь, что это такое? Ты представляешь, что это значит? Второй год на заводе бьются, и вот человек с улицы пришел и решает?
– Точно, он.
Тот, кого звали Василичем посмотрел внимательно на Виктора сквозь очки.
– Вас как зовут?
– Еремин Виктор Сергеевич. Да тут просто как-то пришло в голову, а что если поводки вот так вот повернуть, и…
– Почаще бы так всем в голову приходило. Слушай, а может его вообще потом на преподавательскую? Ставицкий как раз в Харьков переводится. Как, пойдете?
– Да я бы с радостью, только, наверное, ничего не выйдет.
– Это почему же?
– Да я собственно, без паспорта и прописки. И когда все это будет, неизвестно.
– Подождите, а вы что, регистрацию не хотите?
«Опять регистрация. Что же это такое-то?»
– Я не против. А что надо для этого?
– Никогда не слышали, серьезно?
– Да как-то не надо было, вот толком и не интересовался.
– Собственно ничего не надо, гарантийное от института получите, что вас хотят принять на работу, и пойдете с ним в паспортный стол на Ленина, возле Красного Профинтерна, знаете?
– Ага. – Виктор подозревал, что паспортный стол на старом месте.
– А сейчас пойдете вот с Иваном Николаевичем к проректору насчет письма, а то он уже сейчас на совещание в исполком должен ехать.
Проректора они поймали уже в коридоре. Он оказался седоватым человеком небольшого роста, в зимнем расстегнутом пальто и большим желтым кожаным портфелем с двумя замками. Доцент Тарасов быстро подскочил ему с папкой, на которой сверху лежало заветное письмо и авторучкой наготове.
– Ну, слушайте, ну не на бегу же такие вопросы решать. Вы хоть знаете, кого берете?
– А вот он, пожалуйста, если какие-то вопросы…
– Да какие вопросы, это вы его берете, вы и спрашивайте. Под вашу персональную ответственность.
– Под мою ответственность. Вот тут подпись, пожалуйста.
– Держите. Но теперь за соисполнение сроков по четырнадцатому проекту…
– Какой разговор? Теперь с опережением сроков!
– Все. Ну вот, вспомнил, что Симягину забыл позвонить. Ладно, возвращаться – плохая примета…
Проректор подошел к окну, поставил на него свой толстенный портфель, и. расстегнув, вынул из него черную коробку с диском размером примерно с карманный справочник по физике Яворского издания 70-х. Затем он выдвинул из коробки антенну, длинную, как у приемника «Океан» и, покрутив диск, приложил к уху. Тут до Виктора внезапно дошло, что это мобильный телефон.
Ну и денек, однако. Берия во главе государства и живой Гитлер в 50-х – это еще как-то можно объяснить. Но мобила??? Первую «трубу» Виктор увидел живьем только в 90-х после развала СССР. Считались они каким-то символом технического превосходства Запада, перенесенного на русскую почву, и вскоре стали доступны практически каждому, хотя в России их не делали. Да, мобильник в руках у проректора был потяжелее «Самсунга», что лежал у Виктора в кожаном чехле, и СМС-ок и прочих наворотов у него наверняка не было, но тем не менее было главное – это был телефон и по нему можно было звонить.
– Ну все, идемте… Виктор Сергеевич!
Слова Тарасова вывели Виктора из остолбенения.
– Да вы, никак, от радости, совсем дара речи лишились.
– Ну, честно говоря, не ожидал. Так все просто решилось…
– А вы как думали? Советская власть не даст пропасть, было бы желание работать. Жилья у вас пока тоже нет? Тогда по гарантийке сейчас напишем записку в первое общежитие, поживете пока в студенческом. Ребята там спокойные, вы там тоже смотрите, с выпивкой, курением там никаких…
«Это я уже понял» – подумал Виктор.
В общежитии ему дали ключ от комнаты и показали кровать. В комнате было четыре аккуратные койки с металлическими спинками и тумбочками, два стола, чертежная доска и встроенный шкаф. «Как они не боятся сюда незнакомого человека вселять?» – удивился он, потом понял, что тырить тут особо нечего, по крайней мере, для человека, работающего на кафедре. Либо то, что у всех есть, либо нечто странное, вроде яркого оранжевого галстука с обезьяной. Ну и еще куча книг, чертежей и тетрадей.
На обед в институтском буфете ушло около трех рублей – яичница с колбасой, кефир, сметана, каша, салат и пирожки. Как дешевый вариант комплексного обеда в его время. Видимо, действовали наценки. Виктор подумал, что если завтрашняя регистрация выгорит, то надо покупать посуду и готовить в общаге. Впрочем, регистрация оставалась загадкой. А вдруг там заметут, за бродяжничество или как подозрительную личность? Хотя абсолютная уверенность Тарасова вселяла оптимизм.
После обеда Виктор вернулся на кафедру – знакомится с местом будущей работы. До этой самой регистрации мотаться по городу особо не хотелось. Да, потом надо будет купить газеты и вникнуть во внутреннюю и внешнюю политику, а то ляпнешь чего-нибудь не то.
Иван Николаевич уже был в лаборатории – она занимала один из отсеков того самого цехового корпуса, что вытянулся вдоль улицы Джугашвили. На первом этаже на почетном месте оказался знакомый камаевский стенд – на деревянной горке, еще пахнувшей свежей олифой. Не хватало только плаката с изречением про аффинные системы.
– Ну, вот и наша «детская железная дорога». Совсем, как в Ленинграде. Тоже под четырнадцатый проект.